пишу курсач.
Позитивный потенциал третейского суда использовали и отечественные писатели. В начале XX века при Союзе литераторов существовал постоянно-действующий третейский суд, возглавлявшийся А.Н. Толстым, в котором было рассмотрено несколько довольно интересных дел. Дело первое: в 1911 году Николай Гумилев привез из-за границы две обезьяньи шкуры и подарил их своим знакомым – Сологубову и Чеботаревской. Пришедшие в гости супруги Толстые выпросили их, чтобы использовать на маскараде, в процессе которого А.Н. Бенуа отрезал от них хвосты.

под другим угломНа Ремизова, который участвовал в обоих маскарадах, пало обвинение в том, что хвост отрезал он.
6 января 1911 года Чеботаревская писала Ремизову:
Уважаемый Алексей Михайлович!
К великому моему огорчению, узнала сегодня о происхождении Вашего хвоста из моей шкуры (не моей, а чужой – ведь это главное!). Кроме того, не нахожу задних лап. Неужели и они отрезаны? И где искать их? Жду ответа. Шкуру отдала починить, – но как возвращать с заплатами?
Ан. Чеботаревская.

Перепуганный Ремизов ответил ей два дня спустя пространным оправдательным письмом:
Многоуважаемая Анастасия Николаевна!
Я очень понимаю Ваш гнев и негодование. Пишу Вам подробно, как попал ко мне хвост. 2-го я пришел к гр. А. Н. Толстому. У Толстого застал гостей – ряженых. Какой-то офицер играл, а ряженые скакали. На ряженых были шкуры. Дожидаясь срока своего – чай пить, стал я ходить по комнате. На диванах разбросаны были шкуры. Среди шкур я увидел отдельно лежащий длинный хвост. Мне он очень понравился. Я его прицепил себе без булавки за штрипку брюк и уж с хвостом гулял по комнате.
Пришел А. Н. Бенуа. Видит, все в шкурах, вытащил какой-то лоскуток и привязал к жилетке. Тут ряженые стали разыгрывать сцену, и все было тихо и смирно – никто ничего не разрывал и не резал. Меч острый японский по моей просьбе – боюсь мечей всяких в руках у несмелых – был спрятан.
Уходя от Толстого, попросил я дать мне хвост нарядиться. Толстой обещал захватить его к Вам, если я прямо пойду к Вам. 3-го я зашел к Толстому, получил от него хвост, прицепил его без булавки и поехал к Вам.
У Вас, когда надо было домой, я снял хвост и отдал его Алексею Николаевичу.
Я взял хвост таким, каким мне его дали. Я его не подрезывал. С вещами я обращаюсь бережно. И нет у меня привычки (глупой, меня раздражающей) вертеть и ковырять вещи. Лапок я тоже не отрывал. И не видал. Очень все это печально.
А. Ремизов

День спустя пришел ответ от Чеботаревской, которая на этот раз взвалила всю вину за недоразумение на Толстого, а точнее на его жену:
Уважаемый Алексей Михайлович!
Вы меня простите, пожалуйста, если Вы в резке шкуры не повинны, но я письмо получила от г-жи Толстой на следующий день, что «хвост отрезал Ремизов в ее отсутствии» – что меня и повергло и в изумление, и в печаль. Я 3 дня разыскивала такую шкуру и купила новую.
А. Ч.

Однако конфликт на этом исчерпан не был, и в бой пошла тяжелая артиллерия - Сологуб и Толстой. Если доверять воспоминаниям Софьи Исааковны, чья честь оказалась задетой, ибо именно она оказалась в роли злодейки, оклеветавшей ни в чем не повинного Ремизова, то Чеботаревская и Толстой испытывали друг к другу неприязнь и несчастный хвост, прицепленный к ремизовскому заду, оказался предлогом для того, чтобы свести счеты: «Алексея Николаевича же в доме Сологуба забавляла и вместе с тем немного раздражала хозяйка, окружавшая смешным и бестактным культом почитания своего супруга, который медленно и торжественно двигался среди гостиной, подобно самому Будде».